24 мая 1-й эстонский полк перешёл на сторону врага. 28 мая предали 3-й пехотный и 2-я бригада. 3-й батальон в сопровождении бригадного комиссара Ракова стоял лагерем на Выре. Один бывший гвардейский офицер, член компартии, при поддержке группы солдат на рассвете арестовал коммунистов. Раков отчаянно оборонял в одиночку занимаемую им хижину и последнюю пулю оставил себе. Остальные коммунисты были уничтожены. Пятерых женщин, одетых в одни рубашки, расстреляли среди заболоченных равнин. Утром прибыл генерал. В течение часа после этих зверств срывали красные звёзды, заменяя их национальными кокардами. Войско под музыку продефилировало перед новым командованием. Прошло несколько дней. Под Гатчиной, у самых ворот города, один полк открыл фронт. Спешно вызванные подкрепления подходили медленно, без снаряжения, провианта, босые, раздетые. Инспекция, посланная в форт Холм, которым завершалась вытянувшаяся вдоль Финского залива система кронштадтских оборонительных сооружений, составила самый обнадёживающий отчёт: "Гарнизон сознательный и дисциплинированный, никаких признаков измены".
Нужно было кормить голодную армию, неспокойные крупные предприятия, население, которое косили тиф и холера, о чём газеты получили указание не упоминать. Ожидаемые поезда с продовольствием не прибывали: либо они так и не отправлялись, либо их останавливали в голодающих городах по дороге. Совет обороны приказал произвести реквизиции в окрестных деревнях. Крестьяне вооружались косами, откапывали зарытые в своё время в землю старые пулемёты, доставали из тайников обрезы и изгоняли рабочие отряды, а ночами выпускали кишки агитаторам. Попы возвещали пришествие Антихриста. Люди собирались по ночам и читали воззвания белой армии, которые обещали возродить порядок, мир, уважение к собственности, покарать евреев и произвести раздачу белого хлеба. Караваи, привезённые с фронта, передавались из рук в руки, вызывая восхищение. В маленьких городках составляли списки подозрительных, чтобы передать их белым. Каждый вписывал туда имя соседа, с которым имел старые счёты. Зелёные контролировали целые районы. Они подчинялись единому командованию. Эти дезертиры не хотели сражаться ни за какую партию и, чтобы отличаться от красных и белых, приняли цвет лесов, своего прибежища; им удалось создать регулярную армию не хуже прочих, согласовывавшую свои действия с белыми - против красных, - потому что первые были сильнее. Четыре тысячи зелёных контролировали район Великих Лук. В Псковской области их могло быть до пятнадцати тысяч. Они давали сражения в сомкнутом боевом порядке. И, естественно, расстреливали красных.
Над Кронштадтом кружили вражеские самолёты, сбрасывая мощные осветительные бомбы. Тогда на земле и в майском небе распускались огромные белые цветы взрывов. 4 июня большая британская субмарина атаковала красные торпедоносцы и была потоплена. Пятьдесят человек пошли на дно, старая Англия! - и среди них весёлый Тэд, который умел так забавно петь на негритянский мотив:
|
Все корабли пойдут ко дну, На шестьсот ярдов в глубину! Не унывать, не унывать! |
Никто об этом не узнал. Только завтрак первого лорда Адмиралтейства был слегка омрачён. Таинственным образом городу стало известно, что форты Холм, Серая Лошадь и Обручев изменили. Бриз донёс отзвуки пушечной пальбы.
Рядом с маленькими плакатами, сообщавшими о бесплатных пайках для детей, появились листки за подписью начальника отдела по борьбе с внутренней контрреволюцией: "вне закона", "под страхом смертной казни", "будут расстреляны без суда". Смерть проникала во все жилища. Люди толпились перед свежерасклеенными листовками, ощущая себя словно под дулами винтовок. Комендант города, окружённый телефонами, вызвал для доклада своего заместителя по генштабу. Товарищ Валериан, усы с проседью на американский манер, мясистый нос, волосы ёжиком, честно глядел в глаза коменданту ("всё же достаточно хитёр для бывшего токаря, произведённого в унтера после пятнадцати месяцев на фронте") и докладывал:
- Два броненосца держат фронт под обстрелом. Коммунистические батальоны находятся в казармах. Тройки и пятёрки при службах эвакуации и ликвидации заседают непрерывно. Авиационный завод может быть разрушен за семь часов. Я лично прослежу за этой операцией.
Пакет с красными печатями центральной ЧК содержал весьма серьёзную информацию. Контрреволюционная правоцентристская организация могла рассчитывать в городе на 146 тайных агентов, поделенных на пятёрки, и на тысячу надёжных сторонников. Эти силы можно было мобилизовать за одну ночь. Согласно отмеченному синими кружками плану, найденному во время обыска в Москве, когда белые станут непосредственно угрожать городу, организация планирует захватить два десятка стратегических пунктов. Региональный комитет правоцентристов возглавляет пожилой человек по кличке Профессор, возможно, в самом деле профессор ("исследовать университетские круги и бывшую Академию богословия"). Одно перехваченное письмо позволяло предположить, что некий эмиссар, прибывший с юга с важными посланиями, всё ещё остаётся в городе.
Дело № 42, заведённое на правоцентристов, находилось в руках товарища Зверевой, маленькой, некрасивой, всегда тщательно одетой женщины, работавшей под началом двух чекистов, Терентьева и Аркадия. Когда в два часа ночи Зверева по обыкновению раздевалась перед зеркалом, с блуждающей улыбкой лаская своё мягкое лоно, на её ночном столике зазвонил телефон.
- Алло! У аппарата председатель. Вы не спите? Не пройдёте ли ко мне в комнату 12?
Никогда ещё председатель не обращался непосредственно к товарищу Зверевой. Гордость, смешанная с волнением, охватила эту маленькую женщину с узкими глазами и мускулистыми бёдрами, терзаемую желаниями, гордыней и сомнениями, видевшую во всех мужчинах самцов, не сумевшую отдаться никому и обуянную плотским голодом. Она торопливо припудрилась, слегка, чтобы не было заметно, проверила, не смазана ли почти неразличимая чёрная черта, проведённая вдоль ресниц, заколебалась на мгновение, надеть ли ей чёрное платье с прямыми складками, делавшее её стройнее, или гимнастёрку, которую носила на допросах, и предпочла платье. Пожалела, что никого не встретила в длинном, устланном красными коврами коридоре, ибо по её виду всем стало бы ясно, что её зовут в такой поздний час дела особой важности - секретные.
На председателе была старая, протёртая на локтях куртка. С ворота его рубашки в крупную клетку свисали толстые светлые шёлковые шнуры. Вблизи его голова казалась слишком большой и одутловатой. У него были опухшие глаза под тяжёлыми веками, возле носа розовел маленький прыщик.
- Садитесь, товарищ. Это вы занимаетесь делом правоцентристов? Ну что ж! Как широко распространился заговор?
Его голос был тихим и равнодушным, взгляд блуждал по маленькой светлой гостиной. Казалось, он занят тяжкой, но не очень важной работой. Горела люстра, хотя на площади, где возвышалась статуя всадника в каске, увенчанной расправленными крыльями, было светло.
- Хорошо! Займитесь этим делом активнее. Ситуация вам известна. В понедельник в 4 часа сделаете мне подробный доклад.
Зверева склонилась, глаза, её блестели, она была счастлива, что пожимает эту мягкую руку.
- Хорошо, хорошо, будет сделано, товарищ.
Она накинула плотно облегающую гимнастёрку и побежала в ЧК. Широкая площадь перед дворцом в то утро казалась бескрайней. Каждый камень мостовой вырисовывался поразительно чётко, словно на инкрустации. Странно звонко отдавалось эхо шагов. Группа коммунистов, без сомнения, отправлявшихся проводить обыск, повернула за угол. Во главе её шёл матрос, оживлённо разговаривавший с работницей, на голове её был белый платок. За ними следовал старик в тужурке, с винтовкой на плече и папиросой в зубах. Шествие замыкала молодая пара. Зверевой показалось, что им весело. Небо над огромным позолоченным куполом Исаакиевского заливал розоватый свет. На город нисходили покой и ясность.
Но в здании ЧК горело электричество. У входа выстроились грузовики, мотоциклы и среди них чёрный лимузин. На лестнице Зверева встретила двух солдат: они вели пожилую даму в слезах, с растрёпанными волосами. В глубине коридора были в беспорядке свалены пишущие машинки, некоторые походили на огромных перевёрнутых ракообразных, выставивших напоказ брюхо, полное странных механизмов. Здесь пахло фенолом. Из комнаты 28 вышел раненый с перевязанной головой и, держась за стены, направился к уборной. В окно Зверева увидела сложенные во дворике белые гробы. Она открыла сейф и достала оттуда дело № 42.
Почти никаких данных. Центральная комиссия сама толком не знала о том, что сообщала. Децентрализованная организация. Одному хорошему агенту удалось внедриться лишь в её нижний эшелон. Он знал только трёх человек, столь же мало информированных - двух бывших офицеров и аптекаря - и руководителя их группы, арест которого он считал бесполезным: это был слишком сильный человек, который не сказал бы ничего даже под пыткой. О разрешении применить это последнее средство Зверева просила Терентьева, а тот - ЧК: напрасно, предрассудки одержали верх. Что ещё? В крайнем случае, к делу № 42 можно подшить ещё две бумаги: отчёт одного осведомителя, сообщавшего со слов своей любовницы, проститутки, о присутствии в городе молодого военного, недавно приехавшего с юга, который был свидетелем ужасных казней красных пленных, Приметы этого военного описывались достаточно точно. Его имя начиналось с буквы "Д". Донос, подписанный: "Иоганн-Аполлинариус Фукс, художник, преданный революции", сообщал те же подробности, очевидно, полученные из того же источника. "Д: Дамиан, Даниил, Давид, Демид, Денис, Дмитрий, Досифей"...
Аркадий, с которым консультировались, улыбнулся, услышав имя Фукса:
- Арестуйте завтра известную вам группу. Я буду присутствовать при допросах. Прикажите разыскать этого Д., даже если кажется, что сведения о нём не представляют важности. Не нужно пренебрегать ничем. Разошлите его приметы всем надёжным людям из домкомов и руководителям групп, проводящих обыски.