На протяжении пяти дней тело Троцкого, окружённое друзьями, находилось в помещении городской ратуши Мехико. Мимо него в скорбном молчании прошли не менее сотни тысяч человек. Вслед за этим в Мехико состоялась многотысячная похоронная процессия, превратившаяся в грандиозную антисталинскую манифестацию. Мексиканское правительство взяло на себя расходы и ответственность за проведение траурных мероприятий.
Президент Карденас по политическим соображениям не участвовал в прощальной церемонии, но в день смерти Троцкого он оставил в дневнике следующую запись (впервые опубликованную в книге его дневниковых записей, вышедшей в свет в 1972 году): "Дела и идеи народов не исчезают со смертью их лидеров, наоборот - утверждаются ещё больше кровью жертв святого дела. Кровь Троцкого станет удобрением в сердцах людей его родины"[1].
Телеграммы с выражением сочувствия и соболезнования помимо отдельных лиц прислали секции IV Интернационала, а также испанская ПОУМ, Независимая рабочая партия Великобритании, Революционно-социалистическая рабочая партия Голландии, Независимая социалистическая партия Италии и другие левые организации. Некролог Цейлонской троцкистской партии был озаглавлен "Убийство Троцкого - дело злодейских рук Сталина"[2].
В заявлении центрального комитета Социалистической Рабочей Партии США, озаглавленном "Мы обвиняем Сталина!", говорилось: "Авангард передового человечества навсегда лишён неутомимых трудов Троцкого, его неподкупной преданности. Утрачен его мудрый совет, воодушевление его непреклонного мужества. Но вечными останутся плоды его сорокалетнего труда и бесстрашной борьбы... Нет такой силы на свете, которой удалось бы уничтожить то плодотворное наследство, которое он оставил нам, - дар его несравненного гения делу человечества... Мы не забудем последнего завета тов. Троцкого: "Скажите нашим друзьям - я уверен в победе Четвёртого Интернационала. Вперёд!"[3]
Глубокими мыслями была насыщена страстная и проникновенная речь Джеймса Кэннона "Памяти Старика", произнесённая 28 августа на массовом траурном митинге в Нью-Йорке. Кэннон подчёркивал, что "Троцкий считал идеи величайшей на свете силой. Творцы идей могут быть уничтожены, но сами идеи, раз пущенные в обращение, живут своей собственной жизнью. Это было центральной, доминирующей концепцией тов. Троцкого. Не раз он пояснял нам: "Не партия создаёт программу (идею), а программа создаёт партию". В личном письме мне он писал: "Мы оперируем самыми правильными и могучими идеями при недостатке сил и материальных средств. Но в конце концов правильные идеи всегда побеждают и находят для себя необходимые материальные силы и средства".
Поэтому Троцкий, по словам Кэннона, считал, что "его главное значение - не в его физической жизни, не в его эпических подвигах, размахом и величием которых он превосходит все героические фигуры истории, но в том, что он оставит после себя, когда убийцы выполнят своё дело"[4]. Такого же мнения, пусть не всегда сознательно, а интуитивно придерживались его противники. Поэтому символичный характер носит тот метод, который они избрали для его убийства.
"Великий мозг Троцкого - вот чего так страшились его враги. С ним они не могли совладеть. Ему они не находили ответов. В ужасающе-чудовищном способе, которым они убили его, таится глубокий символ. Они ударили по его мозгу! Но богатейшие продукты этого мозга живут. Они уже вырвались, их никогда не поймать, никогда не уничтожить"[5].
Кэннон выражал уверенность, что "миллионы людей будущих поколений будут разыскивать все данные о нём, каждое слово, каждое впечатление, бросающее свет на него, на его идеи, его цели и его личную жизнь". Главной целью жизни Троцкого было создание гармоничного общества, в котором люди связаны между собой глубоко человеческими отношениями. Сам Троцкий "был уже и по своему уму, и по образу жизни человеком коммунистического будущего... Многое отойдёт из нашей ужасной эпохи... но дух коммунистического человека, который тов. Троцкий олицетворял, - он не умрёт!"[6].
Кэннон напоминал, что трагический путь Троцкого был устлан неисчислимыми утратами. "Троцкого убили не одним ударом, не в тот момент, когда убийца, агент Сталина, вонзил острие топора в его затылок. Этот удар был только последним ударом. Его убивали постепенно, его убивали много раз. Семь раз его убивали, когда убили семь секретарей его. Четыре раза его убивали, когда убили его дочерей и сыновей. Его убивали, когда истребляли его старых сподвижников по Русской революции... Все ресурсы могущественного государства, приведённые в движение ненавистью и мстительностью Сталина, были направлены на уничтожение одного человека, без средств, окружённого только небольшой группой приверженцев"[7].
Кэннон считал, что с убийством Троцкого самый тяжёлый удар понёс русский народ. "Но тот самый факт, что после одиннадцати лет (изгнания) сталинская камарилья вынуждена была убить Троцкого, что она вынуждена была протянуть руку из Москвы, сосредоточить все свои усилия, чтобы покончить с Троцким, - это самое лучшее доказательство того, что Троцкий живёт в сердце русского народа"[8].
Непоправимый удар нанесён и международному троцкистскому движению, ученикам Троцкого, которых он воспитал более чем в тридцати странах. "Только совсем немногие из товарищей знали Троцкого лично. И всё же его знали везде: и в Китае, и за широкими морями в Чили, в Аргентине, Бразилии, Австралии, почти во всех странах Европы, в Соединённых Штатах, Канаде, Индокитае, Южной Африке"[9].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Цит. по: Папоров Ю. Огонёк. 1990. № 37. С. 12.<<
[2] Revolutionary History. Vol. 6. № 4. P. 67-68.<<
[3] Бюллетень оппозиции. 1940. № 84. С. 2.<<
[4] Там же. С. 5.<<
[5] Там же. С. 7.<<
[6] Там же. С. 9.<<
[7] Там же. С. 6, 8.<<
[8] Там же. С. 7.<<
[9] Там же.<<