Во второй половине 1930 года сообщения советских газет, напоминавшие военные сводки, всё чаще говорили о "прорывах" на "трудовом фронте". Это вызвало резкое раздражение Сталина, который в сентябре приказал Молотову одернуть центральные газеты за сообщения о падении темпов и катастрофической текучести рабочих из-за плохого снабжения: "Уйми, ради бога, печать с её мышиным визгом о "сплошных прорывах", "нескончаемых провалах", "срывах" и т. п. брехне. Это - истерический троцкистско-правоуклонистский тон ... "[1].
Тяжёлые последствия исключительного напряжения, которое переживала страна, обнаружились уже в конце 1930 года. До этого времени хозяйственный год начинался в октябре. Оказавшись перед фактом невыполнения плановых заданий на 1929-30 хозяйственный год, правительство ввело так называемый особый квартал 1930 года (октябрь-декабрь), к концу которого предполагалось достичь показателей, намеченных планом на сентябрь.
Анализируя статистические данные о результатах особого квартала, Троцкий приходил к выводу, что его темпы сами по себе высоки и являются несомненным показателем преимуществ, заложенных в плановом хозяйстве. "При правильном руководстве, считающемся с реальными экономическими процессами и вносящем необходимые изменения в план в процессе его выполнения, рабочие могли бы испытывать законное чувство гордости достигнутыми успехами. Теперь же получается прямо противоположный результат". Руководствуясь соображениями бюрократического престижа, центр по-прежнему требует от предприятий выполнения нереальных повышенных заданий. "Хозяйственники и рабочие сплошь да рядом видят невыполнимость планов, но не смеют сказать вслух, работают под нажимом, затаив обиду, честные и дельные администраторы не смеют глядеть в глаза рабочим. Все недовольны. Отчётность подгоняется искусственно под задания, качество изделий подгоняется под отчётность, - все хозяйственные процессы окутаны дымкой фальши"[2].
Введение особого квартала не могло спасти от снижения темпов промышленного роста и ухудшения всех других экономических показателей, оказавшихся в 1931 году намного ниже плановых заданий. Главными причинами этого явились непрерывное увеличение вложений в тяжёлую промышленность и начатых строек, несоответствие между огромными инвестициями в строительство предприятий и реальными возможностями поставок сырья и оборудования, отставание развития производственной инфраструктуры, прежде всего транспорта и энергетики, и тем более социальной инфраструктуры (жилье и социально-культурные учреждения,)[3*]. Внутрипроизводственные накопления оказались намного ниже запланированных. С 1931 года промышленность, в которой всевозрастающую роль занимал сектор "А", стала нерентабельной и оставалась таковой до конца 30-х годов. Строительство многочисленных предприятий затягивалось. Невыносимые условия труда и существования рабочих порождали текучесть, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака, снижение темпов роста производительности труда.
Если сам поворот к индустриализации и коллективизации происходил в обстановке административной паники, то дальнейшее развитие этих процессов возрождало атмосферу военного времени. Об этом свидетельствовала терминология советских газет, в которых трудовые процессы описывались языком формул и лозунгов гражданской войны: фронт, мобилизация, прорывы, кавалерия и т. д. Такая терминология отражала фактическую замену предусмотрительного, делового и гибкого планирования волюнтаристским, при котором корректировка планов осуществлялась недискуссионным образом, а трудящимся отводилась лишь роль объектов непрерывного подхлёстывания. Результатом всего этого становилось накопление народнохозяйственных диспропорций - в скрытой и поэтому особенно опасной форме, чреватой кризисными взрывами.
В речи "О задачах хозяйственников", произнесённой 4 февраля 1931 года, Сталин признал, что в 1930 году прирост промышленной продукции составил 25 % вместо 32 % по годовому плану. Тем не менее он по-прежнему призывал обеспечить в 1931 году 45 % прироста и добиться выполнения пятилетки за 4 года, а в основных, решающих отраслях промышленности - за 3 года[4].
Превращение пятилетки в четырёхлетку Троцкий расценивал как легкомысленную авантюру, ставящую под удар основной план. Он предупреждал, что "не только задача "догнать и перегнать" не будет разрешена при самом счастливом выполнении пятилетки, но и сама пятилетка не может быть выполнена в четыре года при самом чудовищном напряжении. Более того, административный авантюризм руководства делает всё менее вероятным выполнение плана и в пять лет"[5].
Столь же определённо Троцкий выступал против выдвинутого Сталиным на XVI съезде тезиса о "вступлении страны в социализм". По поводу этого тезиса, повторявшегося в бесчисленных официальных статьях и речах, он писал: "Не чудовищно ли: страна не выходит из товарного голода, перебои снабжения на каждом шагу, детям не хватает молока - а официальные филистеры провозглашают: "страна вступила в период социализма". Разве можно более злостно компрометировать социализм? ... Сказать рабочим-строителям, которые карабкаются по лесам с кирпичами и цементом, часто полуголодные и нередко срываются вниз, что они уже могут обосноваться в здании, - "вступили в социализм!" - значит издеваться над строителями и над социализмом"[6].
Тезис о "вступлении в социализм" представлял переходную формулу между "теорией" о возможности победы социализма в одной стране и выдвинутым Сталиным в 1936 году тезисом о построении социализма в СССР. Действительные критерии победы социализма - достижение более высокой производительности труда и более высокого материального и культурного уровня жизни, чем в передовых капиталистических странах, - подменялись чисто количественными критериями: числом коллективизированных крестьянских хозяйств, построенных заводов, электростанций, железных дорог и т. д. При этом подразумевалось, что "вступление страны в социализм" уже в ближайшие годы приведет к крутому подъему благосостояния трудящихся. Обманывая трудящихся радужными, но нереальными обещаниями, бюрократия жестоко эксплуатировала энтузиазм их передовой части, увлечённой идеей социалистического строительства.
Энтузиазм и самоотверженность миллионов людей в годы первой пятилетки - не выдумка сталинской пропаганды, а несомненная реальность того времени. Свидетельства атмосферы массового трудового воодушевления мы находим не только в художественной литературе 30-х годов, но и во многих "человеческих документах". Так, А. М. Исаев, будущий ведущий конструктор космических кораблей, отправившийся в конце 1930 года добровольцем на Магнитогорский комбинат, писал оттуда родителям: "Недавно нам в силу образовавшегося прорыва хотели поднести рогожное знамя (одна из форм моральных санкций, применявшихся в те годы на предприятиях и стройках - В. Р.). Так знайте, что многие горняки плакали на собрании и поклялись не допустить позора! Я никогда не думал, что рабочий (конечно, постоянный, а не сезонник) выглядит так, как он на самом деле выглядит. Если нужно, рабочий работает не 9, а 12-16 часов, а иногда и 36 часов подряд - только бы не пострадало производство! По всему строительству ежедневно совершаются тысячи случаев подлинного героизма"[7].
Официальная пропаганда всячески рекламировала факты трудового героизма, даже в тех случаях, когда он оплачивался прямым истощением и инвалидностью рабочих. В докладе на XII пленуме ИККИ Куусинен с гордостью приводил следующий пример: "На постройке Сталинградского тракторного завода надо было при 40-градусном морозе застеклить крышу. Эту работу добровольно взяла на себя бригада стекольщиков-комсомольцев. Многих из них пришлось с отмороженными руками и лицами свезти в больницу. Крыша была застеклена к установленному сроку (Аплодисменты)"[8].
О трудовом энтузиазме как важном факторе успехов индустриализации неоднократно упоминали корреспонденты "Бюллетеня оппозиции". "На каждом шагу, - говорилось в одном из писем, - наталкиваешься на беззаветно преданных рабочих, старых и молодых, отдающих себя целиком тому делу, которое составляет содержание их жизни. Квалифицированные рабочие, особенно коммунисты, работают нередко 10 и 12 часов в день, стремясь заткнуть собою все дыры и выгнать необходимые проценты"[9]. Вместе с тем в письмах из СССР подчеркивалось, что рабочие, проявляющие такую самоотверженность, всё сильнее изматываются тяжёлым продовольственным положением, крайне скверными жилищными условиями и беспрерывным бюрократическим дерганьем. "Даже в передовых ударных отрядах пролетариата чувствуется глубокая усталость"[10].
Способом подхлёстывания трудового энтузиазма стало "социалистическое соревнование", организуемое административными методами. Характеризуя его как средство достижения высоких темпов "в огромной степени за счёт человеческих мускулов и нервов", Троцкий писал: "Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что известная прослойка рабочих, особенно коммунистов, вносит в работу неподдельный энтузиазм, как в том, что более широкая масса рабочих в отдельные моменты или периоды, на отдельных предприятиях, захватывается этим энтузиазмом. Но нужно было бы ничего не понимать в человеческой психологии и даже физиологии, чтобы допустить возможность массового трудового "энтузиазма" в течение ряда лет"[11].
Возвращаясь к этой теме, Троцкий подчеркивал несостоятельность ставки на энтузиазм как на долговременный фактор социалистического строительства. "Героический энтузиазм может охватывать массы в течение сравнительно коротких исторических периодов. Небольшое меньшинство способно проявлять энтузиазм в течение целой исторической эпохи: на этом основана идея революционной партии, как отбора лучших элементов класса". Однако энтузиазм значительных слоёв трудящихся не может сохраняться годами в условиях непрекращающихся материальных тягот, нехваток и лишений. Между тем "социалистическое строительство есть задача десятилетий. Обеспечить её разрешение можно только систематическим повышением материального и культурного уровня масс. Это есть главное условие, более важное, чем срочный успех Днепростроя, Турксиба, Кузбасса и пр. Ибо при упадке физической и моральной энергии пролетариата все гигантские начинания могут оказаться не доведёнными до конца"[12].
Ограниченность материальных стимулов к труду бюрократия пыталась компенсировать мерами "морального поощрения", учредив несколько орденов, вручавшихся за "ударный труд". Хотя в то время награждение орденами ещё не приняло такие масштабы и формально-бюрократические формы, как в последующие годы, Троцкий весьма скептически оценивал данную новацию, способствующую утверждению тщеславия и помпезности. Он напоминал, что даже в ужасающих условиях гражданской войны Ленин лишь после долгих колебаний согласился на учреждение ордена Красного Знамени, как на временную меру, тогда как на тринадцатом году революции бюрократия ввела "четыре или сколько там орденов"[13].
При всём этом главным методом, используемым бюрократией для форсирования индустриализации, оставался грубый административный нажим на рабочих с целью усиления интенсивности их труда и сокращения текучести рабочей силы. Этот нажим выразился, в частности, в введении непрерывной рабочей недели и трудовых книжек, прикрепляющих рабочих к предприятиям. Рабочему, перешедшему на новый завод, запрещалось платить больше той суммы, которую он получал на прежнем месте (сумма заработка проставлялась в трудовой книжке). Решительно осуждая такого рода меры, Троцкий подчеркивал, что они могут "вызвать в массах реакцию, несравненно более грозную, чем та, которая обнаружилась в конце гражданской войны"[14].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Коммунист. 1990. № 11. с. 104.<<
[2] Бюллетень оппозиции. 1931. № 19. с. 13.<<
[3*] Доля социально-культурных объектов в общем объёме основных фондов составила в 1930 году 4,9 %, в 1931 году - 6 %.<<
[4] Сталин И. В. Соч. т. 13. с. 29-31.<<
[5] Бюллетень оппозиции. 1930. № 17-18. с. 8.<<
[6] Там же. с. 5-6.<<
[7] Правда. 1988. 28 октября.<<
[8] XII пленум ИККИ. Стенографический отчёт. т. 1. М., 1933. с. 9.<<
[9] Бюллетень оппозиции. 1932. № 29-30. с. 14.<<
[10] Бюллетень оппозиции. 1932. № 31. с. 24.<<
[11] Бюллетень оппозиции. 1930. № 17-18. с. 2.<<
[12] Бюллетень оппозиции. 1931. № 23. с. 6.<<
[13] Бюллетень оппозиции. 1930. № 17-18. с. 3.<<
[14] Там же. с. 8.<<