Первого сентября 1939 г. фашистская Германия напала на Польшу, наглядно показав, что советско-германский пакт не способствовал укреплению мира. И хотя заключение пакта происходило в обстановке эйфории[*], любому сколько-нибудь проницательному политику было ясно, что спустя несколько дней после его подписания последует вторжение Гитлера в Польшу.
Сам Гитлер надеялся, что перед лицом совместных военных действий Германии и СССР против Польши Англия и Франция откажутся от гарантий, данных ими Польше в апреле 1939 года. Однако правительство Англии, надеясь удержать Гитлера от нападения на Польшу, уже 25 августа подписало договор о взаимной помощи с Польшей, который придал гарантиям, данным ею Польше, форму военного союза, обязательства взаимной военной помощи в случае агрессии против любого из этих государств[1].
3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война началась. Германское нападение на Польшу вызвало негодование во всём мире, прежде всего в антифашистских кругах. Предпринимались попытки создания воинских подразделений из числа эмигрантов-антифашистов, желавших сражаться на стороне Польши. Однако 15 сентября Исполком Коминтерна принял решение, выражавшее резко отрицательное отношение к добровольному вступлению коммунистов в такого рода иностранные легионы[2].
Ещё будучи в августе 1939 года в Москве, Риббентроп договорился со Сталиным о выступлении СССР против Польши почти одновременно с Германией. 30 августа Советское правительство официально заявило, что "ввиду обострения положения в восточных районах Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР"[3]. Эта мера сковала значительную часть польских войск на востоке. Однако Советское правительство не спешило с вторжением в Польшу, ожидая, как будет развёртываться там наступление германских войск. С 3 сентября Шуленбург в переговорах с Молотовым настаивал, чтобы Советское правительство как можно скорее сообщило срок вторжения советских войск[4]. Он напомнил Молотову, что Советское правительство должно делать выводы из секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту и двинуть Красную Армию против польских вооружённых сил, находящихся в "сфере советских интересов". Как вспоминал Хрущёв, в начале сентября он узнал от Сталина, что Гитлер через советского посла в Москве заявлял ему: "Что же Вы ничего не предпринимаете, как мы условились?" Ответ, переданный Молотовым Шуленбургу, гласил: "Чрезмерная торопливость может принести нам вред и содействовать сплочению наших врагов"[5].
Тем временем германская армия одерживала ошеломляющие победы над польскими войсками. По численности сухопутных сил Германия имела превосходство перед Польшей в 1,5 раза, по артиллерии - в 2,8 раза, по танкам - в 5,3 раза[6]. С 1 по 6 сентября она взломала линии польской обороны и подошла к Варшаве. 6 сентября польское правительство покинуло Варшаву[7]. Ещё через три дня Молотов через Шуленбурга передал свои "поздравления и приветствия германскому правительству" по случаю вступления немецких войск в Варшаву[8].
К 10 сентября Германия захватила 40% территории Польши и все её главные экономические центры и морские порты[9]. В этот день Шуленбург сообщил в Берлин, что "во время сегодняшнего совещания в 16 часов Молотов... сказал, что Советское правительство было застигнуто совершенно врасплох неожиданно быстрыми военными успехами Германии... Красная Армия рассчитывала на несколько недель операций, которые теперь сократились до нескольких дней. Советские военные руководители оказались поэтому в тяжёлом положении, так как, учитывая здешние условия, они просили на подготовку, возможно, ещё две или три недели"[10]. За несколько дней до этого Шуленбург, пытаясь отыскать политические причины отсрочки вторжения Красной Армии в Польшу, констатировал, что "начало войны между Германией и Польшей сильно подействовало на здешнее (т. е. советское) общественное мнение и вызвало в широких кругах населения новые опасения того, что Советский Союз может оказаться вовлечённым в войну. Годами распространяемое недоверие по отношению к Германии не может быть рассеяно, несмотря на эффективную контрпропаганду, которая проводится на партийных и производственных собраниях. Население выражает опасение, что после того, как Германия разгромит Польшу, она может пойти против Советского Союза"[11].
16-17 сентября польские войска были полностью окружены германскими войсками. Германское наступление распространилось на территорию, расположенную, согласно секретному протоколу, в зоне "интересов Советского Союза". В конце сентября начальник оперативного штаба Объединённого командования войск Германии Йодль заявил на совещании в ставке Гитлера, что "линию, установленную в Москве, мы перевалили на 200 километров"[12].
Это побудило Советское правительство ускорить вторжение в Польшу. Принятие такого решения затруднялось поиском подходящего мотива. 10 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что "Советское правительство намерено воспользоваться дальнейшим продвижением немецких частей, чтобы объявить, что Польша распалась и что Советскому Союзу необходимо, следовательно, прийти на помощь украинцам и белорусам, которым "угрожает" Германия. Этот аргумент нужен для того, чтобы интервенция Советского Союза выглядела благовидной для масс и чтобы в то же самое время избежать того, чтобы Советский Союз выглядел агрессором"[13].
15 сентября Риббентроп поручил Шуленбургу передать Молотову, что "о выдвижении подобной мотивировки не может быть и речи", поскольку подобное объяснение действий Красной Армии выставит Германию и СССР врагами перед всем миром и окажется "в противоречии со стремлением к дружеским отношениям, высказанным обеими сторонами"[14].
На следующий день, после передачи Шуленбургом этого сообщения Риббентропу, Молотов заявил немецкому послу, что Советское правительство нашло новую мотивировку, чтобы оправдать за рубежом своё вступление в Польшу: "Польское государство распалось и больше не существует, следовательно, все соглашения, заключённые с Польшей, больше недействительны. Советский Союз считает своим долгом вмешаться, чтобы защитить своих украинских и белорусских братьев и создать условия мирного труда для этих обездоленных народов... К сожалению, Советское правительство не видит никакой другой возможной мотивировки, так как... Советский Союз должен тем или иным образом оправдать свою интервенцию в глазах мира"[15].
В два часа ночи 17 сентября Шуленбург, Хильгер и военный атташе Германии в СССР генерал Кестринг были приглашены к Сталину, который сообщил им, что на рассвете этого дня Красная Армия перейдёт советско-польскую границу[16]. Ещё через час заместитель наркома иностранных дел Потёмкин вручил польскому послу ноту, в которой заявлялось, что Советское правительство не может безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, оставались беззащитными. Поэтому Советское правительство дало приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Одновременно Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью[17]. В тот же день аналогичные ноты были переданы всем послам и посланникам, аккредитованным в Москве.
За день до этого, 16 сентября, в армейских частях был зачитан приказ Ворошилова о том, что Красная Армия должна вступить на территорию Польши и разгромить "панско-буржуазные польские войска". В приказе указывалось, что советские войска посланы в Западную Украину и Западную Белоруссию "выполнять революционный долг и свою обязанность оказать безотлагательную помощь и поддержку белорусам, украинцам, трудящимся края, чтобы спасти их от угрозы разорения и избиения со стороны врагов"[18]. Кто именно относится к этим врагам, в приказе не уточнялось.
Дополнительные разъяснения были даны в речи Молотова по радио 17 сентября, где было заявлено о "внутренней несостоятельности и явной недееспособности польского государства". Между тем к этому дню сохранилось польское правительство, военное командование и продолжалось сопротивление польской армии немцам, в том числе и в Варшаве.
19 сентября в Москве была получена англо-французская нота, которая требовала прекратить продвижение советских войск и вывести их из Польши. Разумеется, эта нота Советским правительством была проигнорирована[19].
Двинув Красную Армию в "польский поход", сталинское руководство грубо нарушило Рижский мирный договор 1921 года, советско-польский договор о ненападении 1932 года и нормы международного права в целом, фактически не соблюдая нейтралитета, декларированного в советско-германском пакте, а участвуя вместе с Германией в войне с Польшей.
После вступления Красной Армии в Польшу возник вопрос об уточнении раздела её территории между СССР и Германией. Ещё в конце августа 1939 года, после подписания пакта, Сталин стал требовать "доработки территориальных проблем", результатом чего явилось подписание 28 августа нового секретного протокола, расширяющего "зону советских интересов".
В своём указании о нападении на Польшу Гитлер не определил её окончательной судьбы. Такая неопределённость содержалась и в поспешно подписанном секретном протоколе от 23 августа. Между тем немецкие части достигли условно определённой в этом протоколе демаркационной линии гораздо раньше, чем это предполагали в Кремле. К 25 сентября советские войска продвинулись на 250-300 километров, выйдя на рубеж рек Западный Буг и Сан. Как вспоминал Хрущёв, участвовавший в "польском походе" в качестве члена Военного Совета КОВО (Киевского особого военного округа), "мы переправлялись совершенно беспрепятственно" и "население встречало нас радушно"[20].
Уже 17 сентября советскому послу в Польше было вручено письмо генерала Руммеля, командующего обороной Варшавы, в котором говорилось, что польское командование не рассматривает переход границы Красной Армией как состояние войны СССР с Польшей. Хотя немецкие войска окружили Львов, польское командование предпочло передать этот город подошедшим к нему частям Красной Армии[21]. По этому поводу Каганович хвастливо заявил в речи на партхозактиве Наркомата путей сообщения 4 октября 1939 года: "Вы подумайте, сколько лет царизм воевал за то, чтобы Львов присоединить - 4 года империалистической войны, под крепостью Перемышлем три корпуса легли, а наши войска за 7 дней забрали эту территорию без больших жертв"[22].
Хотя польское командование отдало своим войскам приказ не оказывать сопротивления Красной Армии, в отдельных местах, например, в районе Львова и на Люблинщине, происходили столкновения между польскими и советскими частями. В докладе на сессии Верховного Совета СССР Молотов заявил, что в ходе "польской кампании погибло 737 и было ранено 1862 советских воина"[23].
О том, что "освободительный поход" представлял собой малую войну, свидетельствовали содержавшиеся в том же докладе утверждения о "боевом продвижении Красной Армии" и о захвате ею "боевых трофеев", которые составляли "значительную часть вооружения и боевой техники польской армии".
Повинуясь приказу своего командования, основная часть польских военнослужащих (до 250 тыс. человек) добровольно сдала оружие Красной Армии. Часть этих людей, в основном украинцев и белорусов, распустили по домам, а 130 тыс. человек заключили в лагеря[24], где они содержались как военнопленные, хотя не было никаких оснований так к ним относиться, потому что официально между СССР и Польшей не было объявлено состояния войны.
После вступления Красной Армии на территорию Польши Вышинский (тогда - заместитель наркома иностранных дел) совместно с руководством НКВД разработал "Положение о военнопленных"[25].
В сентябре 1940 года в советской печати были опубликованы частичные данные о польских военнослужащих, сдавших оружие Красной Армии[26]. В печати и служебных документах они именовались именно военнопленными. Только с июня 1941 года их стали называть "интернированными"[**].
Более точные данные содержатся в документе НКВД, представленном Сталину во время заключения договора о дружбе между правительством СССР и эмигрантским польским правительством Сикорского. В документе указывалось, что к этому моменту (30 июля 1941 года) в тюрьмах, лагерях и местах ссылки содержалось 389 382 человека. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 августа 1941 года из этого числа было амнистировано 389 041 человек[27].
Значительная часть польских офицеров к тому времени была уничтожена. В докладе Берии Сталину от 5 марта 1940 года сообщалось, что в лагерях для военнопленных содержится 14 700 бывших польских офицеров (не считая унтер-офицерского состава), чиновников, полицейских, жандармов, среди которых поляки по национальности составляют свыше 97%. Кроме того, в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии содержится 18 632 арестованных, из которых поляки составляют 10 685 человек. "Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами Советской власти, - писал Берия, - НКВД считает необходимым: дела находящихся в лагерях военнопленных (14 700 человек) и дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии (11 000 человек) - рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания - расстрела. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинений - решением специально созданной тройки". Это предложение Берии было оформлено и утверждено решением Политбюро от 5 марта 1940 г.[28] Даже на фоне многочисленных преступлений сталинского режима это преступление выглядело особенно чудовищным, и к тому же оно серьёзно затрагивало отношения между СССР и Польшей. Поэтому после смерти Сталина было принято решение уничтожить связанные с этим преступлением документы.
Третьего марта 1959 года председатель КГБ Шелепин доложил Хрущёву, что по решению "Тройки" было расстреляно 21857 человек, преимущественно поляков. Поскольку "какая-либо непредвиденная случайность, - как говорилось в этом документе, - может привести к расконспирации проведённой операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями", Шелепин предложил "уничтожить все учётные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции"[29].
Для обсуждения вопроса об установлении точной линии разграничения германских и советских войск в Москву 18 сентября прибыла германская военная делегация. С советской стороны в переговорах с ней участвовали Ворошилов и Шапошников. Было подписано совместное германо-советское коммюнике, в котором было сказано, что цель германских и советских войск состоит в том, чтобы "восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования"[30].
В германо-советском коммюнике от 22 сентября граница "между государственными интересами СССР и Польши" ещё именовалась "демаркационной линией между германской и советской армиями", которая должна была проходить гораздо восточнее линии, определённой в секретном протоколе от 23 августа[31]. Однако, как мы увидим далее, Сталин сумел извлечь выгоду и из этой передвижки границы, "обменяв" некоторые польские области на Литву. Один из параграфов соглашения предусматривал "очищение" городов и местечек, передаваемых Красной Армии немцами, от "саботажников", а также помощь Красной Армии немецким подразделениям в уничтожении "вражеского", т. е. польского сопротивления[32]. Таким образом, имело место прямое сотрудничество советских и германских войск в борьбе с польским народом.
21 сентября был подписан секретный порядок и график отвода немецких войск на Запад до установленной ранее линии по рекам Нарев - Висла и Сан. Сталин сохранил за собой и нефтеносный район Львов - Дрогобыч, занятый в первой половине сентября германскими войсками, позже отступившими к Сану. Была также достигнута договорённость о том, что "для уничтожения польских банд по пути следования советские и германские войска будут действовать совместно"[33].
Ещё во время боевых действий у германского руководства возникла идея о возможности создания в зоне между линиями "государственных интересов" Германии и СССР в качестве буфера "остаточного" польского государства. Однако уже 19 сентября в беседе с Шуленбургом Молотов "намекнул, что первоначальное намерение Советского правительства и лично Сталина допустить существование остатка Польши сменилось пожеланием разделить Польшу по линии, проходящей вдоль Писса - Нарев - Висла - Сан. Советское правительство желает без промедления начать переговоры по этому вопросу"[34]. Таким образом, советской стороной было высказано стремление осуществить полный раздел Польши между Германией и СССР.
Конкретизируя это стремление, Сталин выдвинул план, связанный с существенным изменением договорённостей, достигнутых в Москве 23 августа. Как сообщал Шуленбург, 25 сентября Сталин заявил ему, что "считает неправильным сохранять существование независимого польского государства на оставшейся территории. Он предлагает следующее: начиная с территории к востоку от демаркационной линии всё Люблинское воеводство и та часть Варшавского воеводства, которая простирается до Буга, должны быть присовокуплены к нашей (т. е. немецкой. - В. Р.) доле. Но зато мы (т. е. немцы) должны отказаться от притязаний на Литву"[35]. Этот план был принят Гитлером и официально объявлен им 6 октября в речи, произнесённой в рейхстаге[36].
Раскрывая цели "польского похода" Сталина, Троцкий писал: "Оккупацией Западной Украины и Западной Белоруссии Кремль пытается прежде всего дать населению патриотическое удовлетворение за ненавистный союз с Гитлером. Но у Сталина для вторжения в Польшу был и свой личный мотив, как всегда почти - мотив мести. В 1920 г. Тухачевский, будущий маршал, вёл красные войска на Варшаву. Будущий маршал Егоров наступал на Лемберг (Львов. - В. Р.). С Егоровым шёл Сталин. Когда стало ясно, что Тухачевскому на Висле угрожает контрудар, московское командование отдало Егорову приказ повернуть с лембергского направления на Люблин, чтобы поддержать Тухачевского. Но Сталин боялся, что Тухачевский, взяв Варшаву, "перехватит" у него Лемберг Прикрываясь авторитетом Сталина, Егоров не выполнил приказ ставки. Только через четыре дня, когда критическое положение Тухачевского обнаружилось полностью, армии Егорова повернули на Люблин. Но было уже поздно: катастрофа разразилась. На верхах партии и армии все знали, что виновником разгрома Тухачевского был Сталин. Нынешнее вторжение в Польшу и захват Лемберга есть для Сталина реванш за грандиозную неудачу 1920 г."[37].
Ещё до полного разгрома Польши в местах соприкосновения советских и германских войск состоялись парады (немцы называли их "парадами победы") с участием войск обеих стран. Например, в Гродно совместно с германским генералом парад принимал комкор В. И. Чуйков, в Брест-Литовске - фельдмаршал Г. Гудериан и комбриг С. М. Кривошеин[38].
В результате раздела Польши СССР получил территорию площадью более 120 тыс. кв. км, с населением 13 млн человек, около трети из которых были украинцами, одна треть - поляками, а остальные более или менее делились на евреев, белорусов и несколько ещё меньших национальных групп[39].
Вместе с тем усилия советской пропаганды, направленные на то, чтобы представить "польский поход" освободительным, нашли известное понимание в ряде буржуазно-демократических государств. Так, государственный секретарь США К. Хэлл, в целом недоброжелательно относившийся к СССР, тем не менее заявил: "Хотя русское наступление на Польшу могло быть признано военной акцией, президент (Рузвельт) и я ... не хотели рассматривать Россию, как государство, воюющее в равной мере, как и Германия, ибо, поступая так, мы толкнули бы ещё больше Россию в объятия Гитлера"[40].
Выступая с докладом на сессии Верховного Совета 31 октября 1939 года, Молотов в особенно издевательских тонах говорил о Польше: "Правящие круги Польши немало кичились "прочностью" своего государства и "мощью" своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем - Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счёт угнетения непольских национальностей"[41].
Ещё более презрительные оценки содержались в приказе наркома обороны Ворошилова от 7 ноября 1939 года, где говорилось: "Польское государство, правители которого всегда проявляли так много заносчивости и бахвальства, при первом же серьёзном военном столкновении разлетелось как старая, сгнившая телега... Стремительным натиском части Красной Армии разгромили польские войска"[42]. Эти и подобные официальные заявления внесли немалый вклад в ухудшение отношения польского народа к СССР.
Описывая положение, сложившееся после раздела Польши, Хрущёв отмечал в своих мемуарах: "Поляки переживали траур, их страна была оккупирована, Варшава разгромлена. Но мы не могли говорить о том в полный голос, так как не хотели вести пропаганду против Гитлера как нашего фактического, хотя и временного, союзника. То была трагическая ситуация для наших партийных пропагандистов. Правда, в украинской партийной среде поляков почти не осталось, всех их уже уничтожил Сталин"[43].
На присоединённых к СССР территориях Сталин сделал всё, чтобы испортить отношения местного населения к Советскому Союзу. Это выразилось, в частности, в том, что Польша, считавшаяся одной из самых бедных и отсталых стран Европы, показалась советским военнослужащим и чиновникам, хлынувшим в "освобождённые районы", страной изобилия. Сначала Красная Армия, а затем тысячи бюрократов, прибывших сюда с семьями, буквально за несколько недель опустошили полки в промтоварных магазинах.
Тяжело ударило по местному населению и то, что рубль был приравнен к польскому злотому, который в действительности котировался намного дороже. Цены на многие товары в Советском Союзе были гораздо выше, чем в западных областях Украины и Белоруссии. Например, наручные часы в Москве стоили 340-400 рублей, а во Львове - 30 злотых. В результате этих ценовых ножниц советские офицеры и работники различных советских ведомств, организаций, нахлынувшие в освобождённые районы, скупали всё, что в СССР являлось дефицитным. Мелкие лавочники и кустари быстро разорились. Цены на все товары, включая и продовольствие, выросли в несколько раз, а заработная плата у местного населения оставалась прежней и выплачивалась в злотых. Решение Сталина провести ускоренную советизацию бывших польских территорий вызвало осуществление там форсированными темпами раскулачивания, насильственной коллективизации, огосударствления не только крупных предприятий, но и мелких кустарных мастерских.
Всё это, естественно, вызвало недовольство местного населения, выразившееся прежде всего в студенческих демонстрациях. Хотя протесты носили главным образом экономический характер, органы НКВД объявили их контрреволюционными антисоветскими вылазками. Начались жестокие расправы над участниками демонстраций, аресты и массовые депортации[44].
В феврале, марте-апреле и июле 1940 года органы НКВД осуществили три массовые высылки населения из западноукраинских и западнобелорусских земель в Сибирь, на Алтай и в степные районы Казахстана. Из материалов главного управления конвойных войск НКВД следует, что только ими было вывезено более 400 тыс. человек. По польским данным, было депортировано от 500 тыс. до 1 млн человек. В основном выселялись имущие граждане, чиновники, члены политических партий, беженцы, перебежчики, представители интеллигенции, члены семей офицеров и полицейских[45].
Неудивительно, что отношение местного населения к СССР (включая украинцев и белорусов) за период с вступления Красной Армии в Польшу до нападения Германии на Советский Союз изменилось коренным образом. Если в сентябре 1939 года советские войска встречались жителями Западной Украины и Западной Белоруссии как освободители - с цветами и хлебом-солью, то в июне 1941 года в этих районах так поначалу встречали уже немцев[46].
ПРИМЕЧАНИЯ
[*] Как рассказывал Хрущёв, при заключении пакта Шуленбург, с которым Молотов решал попутные вопросы, "буквально сиял от радости и говорил: "Сам бог помог нам, сам бог!" (Вопросы истории. 1990. № 7. С. 103).<<
[**] 30 июля 1941 года правительство СССР и эмигрантское правительство Польши официально признали недействительными советско-германские договоры 1939 года (Вопросы истории. 1997. № 7. С. 28).<<
[1] Год кризиса. 1938-1939. Т. 2. М., 1990. С. 323.<<
[2] Коминтерн и вторая мировая война. Ч. I. M., 1994. С. 95.<<
[3] Внешняя политика СССР. Сборник документов. Т. IV (1935 - июнь 1941 г.). М., 1946. С. 445.<<
[4] Архивы раскрывают тайны... М., 1991. С. 106.<<
[5] Вопросы истории. 1994. № 4. С. 66.<<
[6] 1939 год. Уроки истории. М., 1990. С. 378.<<
[7] Вопросы истории. 1997. № 7. С. 19.<<
[8] Советско-нацистские отношения. 1939-1941. Документы. Париж-Нью-Йорк, 1983. С. 94.<<
[9] Вопросы истории. 1997. № 7. С. 21.<<
[10] Советско-нацистские отношения. С. 96.<<
[11] Там же. С. 93-94.<<
[12] Архивы раскрывают тайны... С. 107.<<
[13] Советско-нацистские отношения. С. 96.<<
[14] Там же. С. 99.<<
[15] Там же. С. 100.<<
[16] Откровения и признания. М., 1996. С. 69.<<
[17] Правда. 1939. 18 сентября.<<
[18] Вопросы истории. 1997. № 7. С. 24.<<
[19] История и сталинизм. М., 1991. С. 222.<<
[20] Вопросы истории. 1990. № 8. С. 54.<<
[21] Вопросы истории. 1997. № 7. С. 24-25.<<
[22] РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 332. Л. 97-102.<<
[23] Правда. 1939. 7 ноября.<<
[24] Вопросы истории. 7997. № 7. С. 26.<<
[25] Инквизитор: сталинский прокурор Вышинский. М., 1992. С. 282.<<
[26] Красная звезда. 1940. 17 сентября.<<
[27] Волкогонов Д. Сталин. Кн. 2. С. 39.<<
[28] Вопросы истории. 1993. № 1. С. 19.<<
[29] Там же. С. 20-21.<<
[30] Внешняя политика СССР. Т. 4. С. 449.<<
[31] Там же.<<
[32] Некрич А. 1941. 22 июня. Изд. 2. М., 1995. С. 35.<<
[33] Вопросы истории. 1990. № 9. С. 60.<<
[34] Советско-нацистские отношения. С. 106.<<
[35] Там же. С. 107.<<
[36] Откровения и признания. С. 97-98.<<
[37] Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 410.<<
[38] Вопросы истории. 1990. № 9. С. 60.<<
[39] Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Т. 2. Смоленск, 1994. С. 276.<<
[40] Вопросы истории. 1997. № 7. С. 28.<<
[41] Правда. 1939. 1 ноября.<<
[42] Правда. 1939. 7 ноября.<<
[43] Вопросы истории. 1994. № 4. С. 66.<<
[44] Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993. С. 300.<<
[45] Коминтерн и вторая мировая война. Ч. 1. М., 1994. С. 400.<<
[46] Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина. С. 301.<<