Уже первая волна "послекировских" репрессий в глазах любого непредубеждённого и дальновидного человека явилась свидетельством того, что "революция в России умерла". Этот вывод содержался, в частности, в работах Г. Федотова, который решительно отвергал господствовавшие в эмигрантской среде суждения о том, что "гниёт, собственно, коммунистическая партия, а не Россия" и поэтому "нужно радоваться её разложению"[1]. По мнению Федотова, массовые расправы с оппозиционерами стали следствием кардинальных изменений в структуре общества и власти и полностью опровергали представление о том, что в Советском Союзе ещё "царствуют коммунисты, или большевики". На самом деле, как подчёркивал Федотов, "большевиков уже нет..., не "они" правят Россией. Не они, а он... Происходящая в России ликвидация коммунизма окутана защитным покровом лжи. Марксистская символика революции ещё не упразднена, и это мешает правильно видеть факты". Хотя непрекращающиеся аресты, ссылки и расстрелы коммунистов происходят под флагом борьбы с остатками троцкистской оппозиции, эти официальные ярлыки не должны кого-либо обманывать. В Советском Союзе "под троцкизмом понимается вообще революционный, классовый или интернациональный социализм. То есть марксизм как таковой, - если угодно, ленинизм классического русского типа"[2].
Вывод о том, что под лозунгом борьбы с "контрреволюционным троцкизмом", происходит уничтожение большевистских традиций и большевистского менталитета, разделялся и Андре Жидом, который после посещения Советского Союза с горечью писал: "То, что нынче в СССР называют "контрреволюционным", не имеет никакого отношения к контрреволюции. Даже скорее наоборот. Сознание, которое сегодня там считают контрреволюционным, на самом деле - революционное сознание, приведшее к победе над полусгнившим царским режимом... Но сейчас требуются только приспособленчество и покорность. Всех недовольных будут считать "троцкистами". И невольно возникает такой вопрос: что, если бы ожил вдруг сам Ленин?.."[3].
К аналогичным мыслям приходили и сами оппозиционеры, пытавшиеся осмыслить политическую суть сталинских репрессий. Так, югославский коммунист В. Вуйович, в прошлом - член Исполкома Коминтерна, незадолго до своего ареста писал другому коммунистическому диссиденту - швейцарцу Ж. Эмбер-Дро: ''Браво, Сталин! Так и Муссолини может позавидовать. Если буржуазия захочет истребить коммунистов, не нужно ничего, кроме того режима, что Сталин придумал для большевиков-ленинцев"[4].
Сходные выводы, хотя, разумеется, с противоположным оценочным знаком делались в те годы наиболее реакционными кругами русской эмиграции, которые со времён гражданской войны были, говоря словами Бунина, охвачены "свирепой жаждой погибели" большевиков и мечтали, чтобы "ворвался хоть сам дьявол и буквально по горло ходил по их крови". По-прежнему руководствуясь словами из "Окаянных дней": "Нет той самой страшной библейской казни, которой мы не желали бы им"[5], эти люди не могли не испытывать ликования: "дьявольская" миссия теперь вершилась руками Сталина и его приспешников.
Обобщая содержание откликов врагов Советской власти на сталинский террор, Троцкий писал: "Вся буржуазия, в том числе и белая эмиграция, в истребительном походе Сталина против большевиков-ленинцев и других революционеров видит лучший залог "нормализации" сталинского режима. Серьёзная и ответственная капиталистическая печать всего мира дружно аплодирует борьбе против "троцкистов"[6].
Наиболее откровенно оценивала расправы с "троцкистами" фашистская печать, связывавшая их с "позитивными", с её точки зрения, изменениями советского режима. Так, газета итальянских фашистов "Мессаджеро" в августе 1936 года писала: "Старая гвардия Ленина расстреляна... Сталин был реалистом, и то, что его противники считали изменой идеалу, было только необходимой и неминуемой уступкой логике и жизни... Абстрактной программе всеобщей революции он противопоставляет пятилетку, создание армии, экономику, которая не отрицает индивидуума... Против этого позитивного творчества восстает демон революции для революции...[7*] Это было неминуемо - полиция вскрыла заговор и действовала с силой, требуемой общественной безопасностью"[8].
Подобные оценки, принадлежавшие представителям самого широкого спектра политических сил, показывают истинную цену идеологической операции, связанной с реанимацией понятия "большевизм" в СССР на рубеже 90-х годов. Само это понятие, исчезнувшее из официального партийного лексикона после переименования партии в 1952 году, было искусственно оживлено как "демократами", так и "национал-патриотами" в целях развязывания антикоммунистического похода. Представители этих идеологических течений нарочито объединяли ленинцев, "троцкистов" и сталинистов под общей шапкой "большевиков". Между тем уже в середине 30-х годов для каждого человека, не отравленного сталинистской пропагандой, было очевидно, что большевизма как правящей силы в СССР не существует. Подлинные ленинцы, сохранявшие верность большевистским традициям, тогда находились либо в тюрьмах и лагерях, либо в глубоко законспирированном подполье.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. II. С. 105.<<
[2] Там же. С. 86.<<
[3] Два взгляда из-за рубежа: Переводы. М., 1990. С. 86, 90.<<
[4] Московский комсомолец. 1989. 2 ноября.<<
[5] Бунин И. Окаянные дни. М., 1990. С. 43.<<
[6] Бюллетень оппозиции. 1936. № 48. С. 7.<<
[7*] Как видим, Д. Волкогонов, назвавший Троцкого "демоном революции", отнюдь не может претендовать на оригинальность такого определения.<<
[8] Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1936. № 52-55. С. 52.<<