Даже после второго процесса Зиновьева-Каменева (август 1936 года) самые серьёзные аналитики на Западе были весьма далеки от понимания подлинных причин и механизма организации убийства Кирова. Об этом наглядно свидетельствует опубликованная в конце 1936 - начале 1937 года в меньшевистском журнале "Социалистический вестник" статья "Как подготовлялся московский процесс" (с подзаголовком "Из письма старого большевика"). Эта анонимная статья была представлена редакцией журнала в качестве корреспонденции, полученной из СССР. Лишь спустя много лет бывшие редакторы "Социалистического вестника" сообщили, что в действительности она была написана видным деятелем меньшевистской эмиграции Б. Николаевским, крупным специалистом по русской революционной истории и одним из наиболее серьёзных знатоков советской действительности. Как впоследствии вспоминал сам Николаевский, сообщения, изложенные им в этой статье, частично основывались на беседах с Бухариным весной 1936 года, частично на информации, полученной из других источников, прежде всего от известного русско-французского коммуниста Шарля Раппопорта, после второго зиновьевского процесса (август 1936 года) отошедшего от официального коммунистического движения.
Статья включала немало правдивых фактов о личности Николаева, о содержании найденного у него дневника, об его общении с группой Котолынова, работавшей по заданию Ленинградского института истории партии над книгой о ленинградском комсомоле, и т. д. Однако выводы статьи не подводили к мысли об участии Сталина в организации убийства. Концепция статьи сводилась к тому, что выстрел Николаева прервал развернувшуюся в 1933-1934 годах "борьбу за душу Сталина", которую вели, с одной стороны, сторонники "примирения" с бывшими оппозиционерами, возглавляемые Кировым и Горьким, с другой - сопротивлявшиеся этому процессу аппаратчики во главе с Кагановичем и Ежовым. О Николаеве говорилось как об озлобленном одиночке, который под влиянием чтения книг о террористах периода самодержавия пришёл к своему замыслу; террористическим актом он стремился выразить протест против растущего в партии бюрократизма, причем в этом "жертвенном" настроении его невольно укрепляли отдельные критические высказывания оппозиционеров, с которыми он был знаком. Роковой выстрел прервал начавшийся процесс "замирения", к которому склонялся и сам Сталин[1].
Как мы могли убедиться, Троцкий уже со времени первых сообщений о расправах над оппозиционерами был весьма далёк от этой наивной версии. Разоблачая сталинские подлоги, он указывал на несомненную направляющую роль Сталина в организации покушения на Кирова, хотя и ошибочно полагал при этом, что завершение данной провокации убийством "не входило в программу Сталина"[2]. Эта ошибка, на наш взгляд, была связана не столько с недооценкой Троцким криминальных качеств Сталина (способность убить своего ближайшего соратника), сколько с недооценкой масштабов террора, который Сталин замыслил развязать. Такие масштабы требовали хотя бы одного террористического акта, завершившегося убийством видного партийного руководителя.
Более точные, в основном совпадающие с результатами расследований 50-60-х годов выводы были сделаны Троцким в 1939-1940 годах, после тщательного анализа материалов показательных московских процессов. В статье "Сверхборджиа в Кремле" Троцкий писал, что во время процессов прозвучавшие на них обвинения "казались мне фантасмагорией. Позднейшая информация и более внимательный анализ обстоятельств заставили меня изменить эту оценку. Не всё в процессах было ложью... Основные элементы сталинских подлогов не извлечены из чистой фантазии, а взяты из действительности, большей частью из дел или замыслов самого мастера острых блюд"[3].
С этой точки зрения Троцкий обращал внимание на сенсационные признания Ягоды и его личного секретаря Буланова, прозвучавшие на процессе "право-троцкистского блока" в марте 1938 года. Во время допроса Буланов заявил, что Ягода знал о готовившемся покушении на Кирова, что "в Ленинграде у него был верный человек, посвящённый во всё - заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая, между прочим, Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода далее рассказал мне, что сотрудник ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при этой аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля. Мне стала тогда понятна та исключительно необычайная забота Ягоды, которую он проявил, когда Медведь, Запорожец и остальные сотрудники были арестованы и преданы суду. Я припомнил, что лично мне он поручил заботу о семье Запорожца, о семье Медведя, помню, что он их отправил для отбывания в лагерь не обычным путём, он их отправил не в вагоне для арестованных, а в специальном вагоне прямого назначения. Перед отправкой он вызывал к себе Запорожца и Медведя"[4].
В этих показаниях Буланова ни один факт (за исключением сообщения о причастности Борисова к убийству) не вызывает сомнений в свете последующих расследований.
В тот же день состоялся допрос Ягоды, на котором тот повторил большинство фактов, названных Булановым. Разумеется, Ягода прибавил к этому, что распоряжение Запорожцу "не препятствовать совершению террористического акта над Кировым" было сделано им по указанию "правотроцкистского центра"[5].
Можно предположить, что столь подробное изложение Ягодой и Булановым действительных фактов, связанных с убийством Кирова (хотя и перемешанных с ложью о "правотроцкистском центре" как ещё одном организаторе убийства), было вызвано инцидентом, который произошёл на процессе за несколько дней до их допросов. Во время допроса Бухарина он, а вслед за ним и Рыков категорически отрицали, что им было что-либо известно о подготовке убийства Кирова. Тогда Вышинский обратился к Ягоде, который заявил: "И Рыков, и Бухарин говорят неправду. Рыков и Енукидзе участвовали на заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве Сергея Мироновича Кирова". Ободренный этим своим "успехом", Вышинский решил продолжить допрос Ягоды. Тогда и произошёл острый диалог между прокурором и подсудимым.
Вышинский: "Вы лично после этого приняли какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось?"
Ягода: "Я лично?"
Вышинский: "Да, как член блока."
Ягода: "Я дал распоряжение..."
Вышинский: "Кому?"
Ягода: "В Ленинград Запорожцу. Это было немного не так."
Вышинский: "Об этом после будем говорить. Сейчас мне нужно выяснить участие Рыкова и Бухарина в этом злодействе."
Однако Ягода продолжал рассказывать об освобождении Запорожцем задержанного Николаева. Тогда Вышинский задал ему вопрос: "А Вы дали потом указания не чинить препятствий к тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит?"
Ягода: "Да, дал... не так."
Вышинский: "В несколько иной редакции?"
Ягода: "Это было не так, но это неважно."[6]
Эти недоговоренности Ягоды не могли не укрепить слухи о действительных обстоятельствах убийства Кирова, которые продолжали циркулировать по стране. Эти слухи, по-видимому, шли от подлинных соучастников преступления, у которых в предчувствии своего неминуемого ареста и гибели развязывались языки в разговорах с близкими людьми. Задачей опровергнуть эти слухи и объяснялось появление новой амальгамы Буланова-Ягоды, в которой причудливо смешивалась правда и ложь. Видимо, эта версия - эффектная и одновременно рискованная -была запущена по прямому приказу Сталина.
Комментируя эту часть процесса, Троцкий писал, что распоряжение Ягоды "не препятствовать" готовившемуся покушению "было равносильно приказу организовать убийство". Объявление об этом во всеуслышание "может быть объяснено только тем, что Сталину необходимо было во что бы то ни стало восстановить своё алиби... оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой ров и свалить в этот ров труп Ягоды. Так выросла для Сталина необходимость пожертвовать своим сотрудником № 1"[7].
Выводы Троцкого получили фактическое подтверждение в воспоминаниях Хрущёва, где он договорил всё то, что не решился сообщить на XX и XXII съездах КПСС. Тщательно изучивший материалы и выводы комиссий, расследовавших обстоятельства убийства Кирова[8*], Хрущёв считал безусловно доказанным, что оно "было подготовлено руководителем ОПТУ Ягодой, который в свою очередь мог действовать только по секретному поручению Сталина, данному, как говорится, с глазу на глаз... Кирова принесли в жертву, чтобы, воспользовавшись его смертью, встряхнуть страну и расправиться с людьми, неугодными Сталину, со старыми большевиками, обвинив их в том, что они подняли руку на Кирова"[9].
Хотя в ходе великой чистки были уничтожены почти все лица, что-либо знавшие о механизме организации убийства Кирова, за рубежом оказался человек, осведомлённый о предшествующих убийству событиях. Им был уже упоминавшийся ответственный работник НКВД А. Орлов, ставший в 1938 году "невозвращенцем" и проживавший после этого в США. Решившись лишь в 1953 году опубликовать книгу "Тайная история сталинских преступлений"[10*], Орлов видел её главную задачу в том, чтобы "восстановить те недостающие звенья, без которых трагические события, произошедшие в СССР, приобретают характер неразрешимой загадки"[11]. Орлов рассказывал, что сообщаемая им информация основывается на секретных сведениях, переданных ему сотрудниками НКВД, многие из которых находились у него в подчинении, и на записях устных указаний, которые Сталин давал руководящим работникам НКВД.
"Недостающие звенья", о которых рассказал Орлов, заключались в следующем. Николаев был отобран на роль убийцы Кирова после получения Ягодой секретного донесения Запорожца о том, что ему был передан выкраденный у Николаева дневник, в котором говорилось о намерении совершить убийство председателя ленинградской комиссии партийного контроля, в котором Николаев видел главного виновника своих злоключений.
После этого состоялся разговор Сталина с Ягодой и Запорожцем о необходимости приставить к Николаеву провокатора, который должен был внушить ему мысль об убийстве Кирова. "Избежать личного разговора Сталина с Запорожцем было нельзя: последний никогда не взялся бы за такое чрезвычайное задание, касающееся члена Политбюро, если б оно исходило всего лишь от Ягоды и не было санкционировано самим Сталиным"[12].
Можно предполагать, что провокатор, вошедший в доверие Николаева, свел его с членами группы Котолынова и с латвийским консулом - для создания "двойной амальгамы".
Разумеется, Троцкому были недоступны сообщённые Орловым сведения, которые могли быть известны лишь нескольким людям из близкого окружения Ягоды и Запорожца. Тем не менее, основываясь почти исключительно на официальных советских сообщениях, Троцкий сумел с поразительной точностью определить организаторов убийства, его причины и механику его осуществления.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Социалистический вестник. 1937. № 1-2. С. 17-19.<<
[2] Бюллетень оппозиции. 1935. № 42. С. 7.<<
[3] Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 74, 76.<<
[4] Судебный отчет по делу антисоветского "право-троцкистского блока". М., 1938. С. 493-494.<<
[5] Там же. С. 505-506.<<
[6] Там же. С. 335-336.<<
[7] Троцкий Л.Д. Сталин. Т. II. С. 272.<<
[8*] Чтобы получить достоверную информацию, Хрущёв включил в состав этих комиссий, наряду с высокопоставленными бюрократами, не только упомянутую выше О. Г. Шатуновскую, но и старого большевика А. В. Снегова, также проведшего 18 лет в тюрьмах и лагерях и внёсшего в 50-60-е годы немалый вклад в разоблачение сталинских преступлений.<<
[9] Вопросы истории. 1990. № 3. С. 75, 77.<<
[10*] Поскольку в этой книге не содержалось никаких антикоммунистических пассажей, эмигрантские издательства не спешили с её публикацией: на русском языке она впервые вышла за рубежом в 1983 году. После XX съезда КПСС книга Орлова была переведена в СССР на русский язык и издана лишь для сверхузкого круга высших аппаратчиков. Известно, что с ней успел познакомиться Хрущёв.<<
[11] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 9.<<
[12] Там же. С. 29.<<