Исходившие от Сисмонди крики Кассандры против безрассудного расширения капиталистического господства в Европе вызвали против него резкую оппозицию с трех сторон: в Англии против него выступила школа Рикардо, во Франции – вульгаризатор Смита Ж. Б. Сэй и сенсимонисты.
В то время как в Англии идеи Оуэна, подчеркивающие темные стороны промышленной системы, в особенности кризисы, часто совпадали с идеями Сисмонди, школа другого великого утописта Сен-Симона, выдвигавшая охватывающую весь мир идею об экспансии крупной промышленности, безграничное развитие производительных сил человеческого труда, была сильно обеспокоена криками об опасности, которые исходили из уст Сисмонди. Но нас интересует здесь более плодотворный с теоретической точки зрения спор между Сисмонди и рикардианцами. От имени последних первым выступил Мак Куллох; в октябре 1819 г., т. е. тотчас же после появления «Nouveaux Principes», он напечатал в «Edinburgh Review» анонимную полемическую статью, направленную против Сисмонди и одоб-
127
ренную, как говорили, самим Рикардо[1]. На эту полемическую статью Сисмонди ответил в 1820 г. в «Annales de jurisprudence» Росси статьей под заглавием: «Исследование вопроса: растет ли в обществе одновременно со способностью производить и способность потреблять?»[2].
Сисмонди сам констатирует в своем ответе, что его прежняя полемика находилась под влиянием темных сторон торговых кризисов. «Та истина, которую мы оба ищем (когда Сисмонди писал свой ответ, он между прочим не знал, кто такой анонимный автор из «Edinburgh Review»), в настоящее время имеет огромное значение. Ее можно считать основной для политической экономии. Всеобщий упадок дает себя чувствовать в торговле, в мануфактурах и по крайней мере в нескольких странах даже в сельском хозяйстве. Страдания настолько длительны и ужасны, несчастье вторгается в такую массу семейств, что беспокойство и упадок духа охватывают всех, и основы хозяйственного порядка оказываются в опасности... Этому государственному упадку, вызвавшему столь огромные брожения, было дано два противоположных объяснения. Вы работали слишком много, говорят одни; вы работали слишком мало, говорят другие. Одни говорят: равновесие восстановится, и мир и благосостояние людей вернутся лишь тогда, когда вами будет потреблен весь избыток товаров, которые обременяют переполненный рынок, и когда вы в будущем будете сообразовывать свое производство со спросом покупателей; равновесие, говорят другие, установится лишь тогда, когда
[1] Статья в «Edinburgh Review» была, собственно, направлена против Оуэна. На 24 печатных страницах своей статьи он резко выступает против следующих четырех сочинений: против A New View of Society, or Essays on the Formation of Human Character, Observations on the Effects of the Manufacturing Sistem, Two Memorials on Behalf of the Working Classes, pressented to the Governments of America and Europe, и, наконец Three Tracts, and an Account of Public Proceedings relative to the Employment of the Poor. Анонимный автор пытается детально доказать Оуэну, что его реформаторские идеи ни в малейшей мере не направлены против действительных причин нищеты английского пролетариата, ибо эти действительные причины заключаются в переходе к обработке неплодородных земель (теория земельной ренты Рикардо), в хлебных пошлинах и высоких налогах, которые давят фермера и фабриканта. Итак свободная торговля и laisser faire – таковы альфа и омега! При беспрепятственном накоплении всякий прирост производства сам для себя создает приращение спроса. Ссылаясь на Сэя и Джемса Милля, автор обвиняет здесь Оуэна в «полном невежестве»: «In his reasonings, as well as in his plans, Mr. Owen shows himself profoundly ignorant of all the laws which regulate the production and distribution of wealth». От Оуэна автор переходит к Сисмонди, причем самый спор формулируется следующим образом: «Не (Оуэн) conceives that when competition is unchecked by any artificial regulations, and industry permitted to flow in its naturachannels, the use of machinery may increase the supply of the several articles of wealth beyond the demand for them, and by creating an excess of all commodities, throw the working classes out of employment. This is the position which we hold to be fundamentally erroneous; and as it strongly insisted on by the celebrared M. de Sismondi in his «Nouweaux Principes d'economie politique» we must antreat the indulgence of our readers while we endeavour to point out its fallacy, and to demonstrate, that the power of consuming necessarilly increasses with every increase in the power of producing» «Edinburgh Review» Октябрь 1819, стр. 470
[2] Заглавие этой статьи в подлиннике таково: «Examen de cette question: Le pouvoir de consommer s'acctoit-il toujours dans la societe avec re pouvoir de produire?» Достать«Анналы» Росси нам не удалось, но статья эта целиком перепечатана Сисмонди во втором издании его «Nouveaux Principes».
128
вы удвоите свои усилия, направленные к тому, чтобы накоплять и воспроизводить. Вы ошибаетесь, если вы думаете, что наши рынки переполнены, полна лишь половина наших магазинов. Наполним же и другую половину, тогда эти новые богатства будут обмениваться на другие и вольют новую жизнь в торговлю». Сисмонди выдвинул и формулировал здесь с исключительной ясностью самую сущность спора.
В самом деле, вся позиция Мак Куллоха держится и падает вместе с утверждением, что обмен является в действительности обменом товаров на товары, т. е. что всякий товар создает не только предложение, но и со своей стороны предъявляет спрос. В связи с этим спор принимает такую форму: Мак Куллох заявляет: «спрос и предложение являются выражениями, которые лишь коррелятивны и могут заменить друг друга. Предложение одного вида благ определяет спрос на другой вид благ. Так, спрос на данную массу сельскохозяйственных продуктов возникает тогда, когда в обмен за нее предлагается масса продуктов промышленности, производство которой стоило столько же, сколько и производство сельскохозяйственных продуктов; с другой стороны, действительный спрос на данную массу промышленных продуктов возникает тогда, когда в обмен на нее предлагается масса сельскохозяйственных продуктов, вызвавших такие же расходы»[1]. Уловка нашего рикардианца совершенно очевидна: он хочет оставить в стороне денежное обращение и представить дело так, как будто товары покупались и оплачивались прямо товарами.
Из условий высокоразвитого капиталистического производства он вдруг переносит нас во времена первобытной меновой торговли, которая еще в настоящее время преуспевает в центральной Африке. Отдаленное зерно истины этой мистификации состоит в том, что деньги при простом товарном обращении играют лишь роль посредника. Но именно вмешательство этого посредника, которое в процессе обращения Т-Д-Т (товар-деньги-товар) разделило во времени и в пространстве оба акта обмена – продажу и покупку – и сделало их друг от друга независимыми, – именно оно обусловливает тот факт, что за любой продажей отнюдь не следует сейчас же покупка, и, во-вторых, что покупка и продажа отнюдь не связаны с одними и теми же лицами и лишь в исключительно редких случаях имеют место между одними и теми же «personae dramatis». Но против этого как раз-то и грешит Мак Куллох: он делает противное здравому смыслу допущение, когда он противопоставляет друг другу промышленность и сельское хозяйство как покупателей и продавцов в одно и то же время. Общность категорий, которые к тому же изображены как вступающие в обмен в их целом, маскирует здесь фактическую раздробленность того общественного разделения труда, которое влечет за собой бесчисленное множество частных меновых актов, при которых совпадение покупок и продаж противостоящих друг другу товаров является редким исключением. Упрощенное понимание Мак Куллохом товарообмена вообще делает совершенно непонятным экономическое значение денег и их появление на истори-
[1] L. с., 470.
129
ческой сцене, ибо оно прямо превращает товар в деньги и приписывает ему свойство непосредственно обмениваться на другие товары. Ответ Сисмонди несомненно довольно беспомощен. Чтобы доказать непригодность для капиталистического производства картины товарообмена, которую дает Мак Куллох, он ведет нас на лейпцигскую книжную ярмарку.
«На книжную ярмарку в Лейпциге съезжаются книготорговцы со всей Германии; каждый из них привозит с собой и выставляет для продажи четыре или пять произведений, из которых каждое напечатано изданием в 500 или 600 экземпляров. Каждый из книготорговцев обменивает свои книги на другие и привозит домой 2 400 томов, т. е. столько же, сколько он доставил на ярмарку. Но он привез четыре разных произведения, а везет домой 200 разных произведений. Таковы коррелятивные и могущие заменить друг друга понятия спроса и производства ученика Рикардо: одно покупает другое, одно платит за другое, одно является следствием другого. Но, по нашему мнению и по мнению книготорговца и публики, спрос и потребление еще не начались. Плохая книга, если она и обменена в Лейпциге, тем не менее остается непроданной (это большая ошибка Сисмонди! – Р. Л.); она с одинаковым успехом будет заполнять полки книготорговца как в том случае, если в ней никто не нуждается, так и в том, если потребность в ней уже удовлетворена. Обмененные в Лейпциге книги лишь тогда будут проданы, когда книготорговцы найдут частных лиц, которые будут не только требовать эти книги, но и проявят готовность принести некоторую жертву, чтобы извлечь их из обращения. Лишь эти лица образуют действительный спрос». Несмотря на наивность этого примера он ясно показывает, что Сисмонди не поддается уловке своего противника и понимает, о чем в сущности идет дело[1].
Мак Куллох делает далее попытку обратить исследование от абстрактного товарообмена в сторону конкретных социальных отношений. «Допустим, например, что землевладелец авансировал ста рабочим пищу и одежду, за которые эти последние производят ему средства продовольствия в количестве, достаточном для 200 человек, и что фабрикант в то же самое время со своей стороны авансировал ста рабочим пищу и одежду, за которые они изготовили ему одежду для 200 человек. В этом случае у фермера, после вычета пищи и одежды для его собственных рабочих, останется пища еще для ста человек; в то же время у фабриканта после удовлетворения одеждой его собственных рабочих останется сто костюмов для рынка. В этом случае оба сорта товаров будут обменены друг на друга; избыточные
[1] Лейпцигская книжная ярмарка Сисмонди в качестве микроскопа капиталистического мирового рынка пятьдесят лет спустя радостно праздновала свое воскресение из мертвых. Мы говорим о научной «системе» Евгения Дюринга. В своей уничтожающей критике несчастного универсального гения Энгельс объясняет эту мысль тем, что Дюринг показал себя «истинным немецким литератором»; он говорит, что Дюринг хочет объяснить действительные промышленные кризисы на воображаемых кризисах на лейпцигском книжном рынке; морскую бурю – бурей в стакане воды; но в действительности наш великий мыслитель (Дюринг) сделал здесь, как и во многих других случаях, указанных Энгельсом, тайное позаимствование.
130
средства продовольствия определяют спрос на одежду, а избыточная одежда определяет спрос на пищу».
Неизвестно, чему больше удивляться в этой гипотезе: бессмысленности конструкции, которая ставит на голову все действительные отношения, или той бесцеремонности, с которой все, что требовалось доказать, заранее берется в виде предпосылок, чтобы считать их затем «доказанными»? По сравнению с этим пример с лейпцигской книжной торговлей во всяком случае оказывается образцом глубокого и реалистического мышления. Чтобы доказать, что для всякого сорта товара в любое время может быть создан неограниченный спрос, Мак Куллох берет в качестве примера два продукта, которые относятся к самым необходимым и элементарным потребностям человека: пищу и одежду. Чтобы доказать, что товары могут обмениваться в любом количестве независимо от потребностей общества, он берет пример, в котором количества двух продуктов заранее в точности рассчитаны сообразно с потребностями и в котором следовательно с общественной точки зрения нет никакого избытка. Но, сравнивая личные потребности производителей с их собственным продуктом, он называет «избытком» общественно-необходимое количество последнего и блестяще доказывает, что любой «избыток» одного товара может быть обменен на соответствующий «избыток» другого товара. Чтобы доказать наконец, что обмен между различными товарами, изготовленными частными лицами, может быть произведен, несмотря на то, что их массы, издержки производства и важность производства должны быть конечно различны, – он берет в качестве примера две наперед равные массы товаров, на которые затрачены одни и те же издержки производства и которые в одинаковой мере являются предметами первой необходимости для общества. Для того, чтобы доказать, что в частнокапиталистическом хозяйстве, лишенном всякого плана, кризисы невозможны, он констатирует строго и планомерно регулируемое производство, в котором вообще нет никакого перепроизводства. Но соль остроумия хитрого Мака кроется в другом. Ведь в полемике речь идет о проблеме накопления. То, чем мучился Сисмонди и чем он докучал Рикардо и его эпигонам, заключалось в следующем вопросе: где найти покупателя для избытка товаров, раз часть прибавочной стоимости капитализируется, т. е. используется для расширения производства сверх дохода общества вместо того, чтобы итти на личное потребление капиталистов? Какова судьба капиталистической прибавочной стоимости и кто покупает товары, в которых она воплощена? Так спрашивал Сисмонди. И краса школы Рикардо, ее официальный представитель на кафедре Лондонского университета, авторитет для тогдашних английских министров из либеральной партии и для лондонского Сити, великолепный Мак Куллох ответил на это, сочинив пример, в котором вообще нет никакого производства прибавочной стоимости! Его «капиталисты» мучаются с сельским хозяйством и фабричным производством только во имя Христа: всего общественного продукта вместе с «избытком» хватает лишь для потребностей рабочих, для их заработной платы, а «фермер» и «фабрикант», голодные и голые, управляют производством и обменом.
Сисмонди отвечает на это с законным нетерпением: «В тот момент, когда мы исследуем, что делается с избытком производства над по-
131
треблением рабочих, нельзя упускать из виду этот избыток, который образует необходимую прибыль труда и необходимую долю работодателя».
Но вульгарный экономист в тысячу раз усугубляет свои нелепости, когда он заставляет читателя допустить, «что есть тысяча фермеров» и «тысяча фабрикантов», которые поступают так же гениально, как упомянутые отдельные фермеры и фабриканты. Вполне понятно, что обмен опять совершается как по маслу. Наконец он «в результате более удачного применения труда и введения машин» заставляет производительность труда увеличиться ровно в два раза; происходит это таким образом: «каждый из тысячи фермеров, который авансирует своим ста рабочим пищу и одежду, получает взамен средства продовольствия для двухсот лиц и кроме того сахар, табак и вино, равные по стоимости этой пище; в то же самое время каждый фабрикант, благодаря аналогичной процедуре, получает наряду с прежней массой одежды для всех рабочих еще «ленты, кружева и батист, на производство которых затрачена такая же сумма и которые будут иметь таким образом меновую стоимость, равную упомянутым двумстам костюмам». Представив таким образом историческую перспективу в совершенно извращенном виде, предположив сначала, что капиталистическая частная собственность с наемным трудом существовала раньше, чем та высота производительности труда, которая вообще делает возможною эксплоатацию, он допускает далее, что этот прогресс производительности труда совершается во всех областях с совершенно одинаковым темпом, что прибавочный продукт во всех отраслях производства содержит одну и ту же стоимость, что он распределяется между одним и тем же числом людей; затем он заставляет различные прибавочные продукты обмениваться друг на друга. И взгляните: все к общему удовольствию опять обменивается гладко и без остатка. При этом Мак в числе многих других нелепостей учиняет еще одну: он заставляет своих «капиталистов», живших до сих пор от духа святого и ходивших в костюме Адама, питаться исключительно лишь сахаром, табаком и вином и украшать свои тела лишь лентами, кружевами и батистом.
Но секрет заключается опять-таки в той ловкости, с которой он уклоняется от самой проблемы. Вопрос был поставлен так: какова судьба капитализированной прибавочной стоимости, т. е. той прибавочной стоимости, которая затрачивается не на личное потребление капиталистов, а на расширение производства? А Мак Куллох в своем ответе один раз совершенно оставляет в стороне производство прибавочной стоимости, а в другой раз затрачивает всю прибавочную стоимость на производство предметов роскоши. Но кто же является покупателем вновь производимых предметов роскоши? Согласно примеру Мак Куллоха очевидно капиталисты (его фермеры и фабриканты), так как кроме них в его примере есть еще только рабочие. А отсюда вытекает, что мы имеем дело с потреблением всей прибавочной стоимости для личных целей капиталистов или, другими словами, с простым воспроизводством. Таким образом Мак Куллох на вопрос о капитализации прибавочной стоимости отвечает либо тем, что он игнорирует всякую прибавочную стоимость, либо тем, что он в тот самый момент, когда возникает прибавочная стоимость,
132
вместо накопления предполагает простое воспроизводство. В и д и м о с т ь того, что он говорил будто о расширенном воспроизводстве, он как и раньше, при рассмотрении так называемого «избытка», поддерживает опять-таки благодаря хитрости: он констатирует сперва невозможный случай капиталистического производства без прибавочной стоимости, чтобы затем внушить читателю, что появление прибавочного продукта и есть расширение производства.
Справиться с этими изгибами шотландского оборотня оказалось Сисмонди не по силам. Он, который до сих пор на каждом шагу прижимал своего Мака к стене и доказывал ему «очевидную нелепость» его утверждений, сам запутывается в самом важном пункте спора. Он разумеется должен был на вышеприведенную тираду ответить своему противнику совершенно спокойно: «Почтеннейший! Почет и уважение гибкости вашего ума, но ведь вы, как угорь, пытаетесь ускользнуть от самой сущности вопроса. Я все время спрашиваю: кто явится покупателем избыточного продукта, если капиталисты вместо того, чтобы промотать всю свою прибавочную стоимость, применят ее для целей накопления, т. е. для расширения производства? А вы отвечаете мне на это: они произведут это расширение производства, увеличив изготовление предметов роскоши, которые они разумеется сами и будут потреблять. Но ведь это – фокус. Ибо, поскольку капиталисты расходуют прибавочную стоимость на предметы роскоши, они потребляют ее, а не накопляют. Но речь идет именно о том, возможно ли накопление, а не о предметах роскоши, потребляемых капиталистами! Итак, дайте, если вы в состоянии это сделать, прямой ответ на вопрос, или же отправляйтесь туда, где растет ваш табак и добывается ваше вино, а по мне хоть, где раки зимуют!»
Вместо того, чтобы справиться таким путем с вульгарным экономистом, Сисмонди внезапно поддается этическим, патетическим и социальным порывам. Он восклицает: «Кто предъявит спрос, кто будет потреблять: городские и сельские господа, или же их рабочие? В его (Мака) новом допущении мы имеем избыток продуктов, прибыль с труда. Кому это достается»? И он сам отвечает следующей тирадой:
«Мы знаем – и этому достаточно учит нас история торговли, – что не рабочий извлекает пользу от умножения продуктов труда: его заработная плата не увеличивается. Сам Рикардо однажды сказал, что этого не должно быть, если мы не хотим, чтобы рост общественного богатства прекратился. Но суровый опыт напротив того учит нас, что заработная плата почти всегда уменьшается по отношению к росту общественного богатства. В чем же в таком случае состоит влияние прироста богатств на общественное благо? Наш автор принимает, что существует тысяча фермеров, которые наслаждаются, в то время как сто тысяч сельских рабочих трудятся, и тысяча фабрикантов, которые обогащаются, в то время как сто тысяч рабочих подчиняются их команде. Счастье, которое может получиться от увеличения легкомысленным наслаждением роскошью, выпадает таким образом на долю лишь одной сотой части нации. Но окажется ли эта сотая часть нации, призванная к тому, чтобы потребить весь избыток продукта рабочего класса, способной на это, если производство будет безостановочно расти благодаря прогрессу машин и капиталов?
133
По допущению нашего автора, фермер или фабриканты при всяком удвоении национального продукта должны увеличить свое потребление в сто раз; и если национальное богатство благодаря изобретению такого множества машин теперь в сто раз больше, чем в то время, когда оно покрывало лишь издержки производства, то каждый предприниматель должен потреблять теперь такое количество продуктов, которого хватило бы для содержания десяти тысяч рабочих». И здесь Сисмонди опять думает, что он подошел к проблеме происхождения кризисов: «Допустим, что богач на самом деле может потребить изготовленные десятью тысячами рабочих продукты, в том числе ленты, кружева и шелковые товары, на происхождение которых указал нам наш автор. Но отдельный человек не оказался бы в силах потребить в такой же пропорции продукты сельского хозяйства. Вина, сахара и пряностей, которые у Рикардо появляются в процессе обмена (Сисмонди, узнавши лишь впоследствии, кто такой был аноним из «Edinburg Reveiw», вначале очевидно подозревал, что статья написана Рикардо), было бы слишком много для стола отдельного человека. Они окажутся непроданными или, иначе говоря, нельзя будет больше сохранить пропорцию между продуктами сельского хозяйства и фабрик, ту пропорцию, которая выступает в виде основы всей его системы».
Мы видим таким образом, что Сисмонди попадается на удочку Мак Куллоху: вместо того, чтобы отвергнуть ответ на вопрос о накоплении, ответ, который заключается в ссылке на производство предметов роскоши, он, не замечая того, что его противник перешел в другую область, сам следует за ним и находит здесь лишь два соображения против Мак Куллоха. Раз Сисмонди делает Мак Куллоху нравственный упрек в том, что он отдает прибавочную стоимость не трудящимся, а капиталистам, и сбивается таким образом на полемику против распределения при капиталистическом способе хозяйства. В другой раз он неожиданно возвращается с этой боковой тропы на путь, ведущий к первоначальной проблеме, которую он теперь ставит уже так: капиталисты, стало быть, потребляют всю прибавочную стоимость в предметах роскоши. Прекрасно! Но разве человек в состоянии столь быстро и столь безгранично расширять свое потребление, как прогресс производительности труда увеличивает прибавочный продукт? Сисмонди следовательно бросает здесь на произвол судьбы свою собственную проблему и вместо того, чтобы видеть трудность капиталистического накопления в отсутствии потребителя вне рядов рабочих и капиталистов, он находит теперь затруднение простого воспроизводства в физической ограниченности потребительной способности самих капиталистов. Так как потребительная способность капиталистов по отношению к предметам роскоши не может поспевать за производительностью труда, т. е. за ростом прибавочной стоимости, то результатом этого должны быть перепроизводство и кризисы.
Мы уже раз находили у Сисмонди в его «Nouveaux Principes» этот ход мыслей, и мы имеем здесь доказательство, что ему самому его проблема была не всегда достаточно ясна. И это неудивительно. Понять проблему накопления с полной ясностью можно, только справившись с проблемой простого воспроизводства. А насколько Сисмонди еще путался в проблеме простого воспроизводства, мы уже видели.
134
Несмотря на все это Сисмонди отнюдь не оказался слабейшим в этом первом бою, где он скрестил оружие с эпигонами классической школы. Напротив того, он в конце концов победил своего противника. Если Сисмонди неправильно судил об элементарнейших основах общественного производства и если он совсем в духе смитовского догмата пренебрегал постоянным капиталом, то он в этом стоял во всяком случае не ниже своего противника: для Мак Куллоха постоянного капитала тоже не существует, его фермеры и фабриканты «авансируют» лишь продовольствие и одежду для своих рабочих, и весь общественный продукт состоит лишь из продовольствия и одежды. Если и Сисмонди и Мак Куллох находятся в одинаковом положении по отношению к этой элементарной ошибке, то Сисмонди стоит бесконечно выше Мак Куллоха в понимании противоречий капиталистического способа производства. На скептицизм Сисмонди по отношению к возможности реализации прибавочной стоимости рикардианец в конце концов так и не дал ответа. Сисмонди превосходит своего противника и тогда, когда он сытому и довольному стороннику гармонии и апологету, для которого «нет никакого избытка производства над спросом, никакого сужения рынка и никаких страданий», бросает в лицо крики отчаяния ноттингемских пролетариев, когда он доказывает, что введение машин неизбежно создает «избыточное население», и в особенности, когда он выдвигает всеобщие тенденции капиталистического Мирового рынка с его противоречиями. Мак Куллох решительно оспаривает возможность всеобщего перепроизводства, а против всякого частичного перепроизводства у него есть в кармане испытанное средство.
«Можно, – говорит он, – возразить, что сокращение рынка и заминки, которые создает беспорядочная торговля, необъяснимы, если принять основное положение, по которому спрос постоянно растет по отношению к производству. Мы совершенно спокойно отвечаем: сужение рынка является результатом увеличения количества особого класса товаров, которым не противостоит соответствующее увеличение других товаров, кои могли бы быть на них обменены. В то время как тысяча фермеров и тысяча фабрикантов обмениваются своими продуктами и создают друг для друга рынок, тысяча новых капиталистов, которые присоединяются к обществу и из которых каждый дает работу в сельском хозяйстве ста рабочим, несомненно могут вызвать непосредственное сужение рынка для сельскохозяйственных продуктов, потому что тут не имело места одновременное расширение производства мануфактурных товаров, на которые они должны быть куплены. Но если половина этих новых капиталистов сделается фабрикантами, то они будут производить мануфактурные товары в количестве, достаточном для покупки валового продукта другой половины капиталистов. Равновесие опять восстановлено, и 1 500 фермеров обмениваются своими продуктами с 1 500 фабрикантами с той же легкостью, с какой тысяча фермеров и тысяча фабрикантов обменивались раньше своими продуктами». На эти фокусы, которые «совершенно спокойно» попадают пальцем в небо, Сисмонди отвечает указанием на действительные изменения и перевороты на мировом рынке, которые произошли перед его глазами.
«...Дикие страны культивированы, и политические перевороты,
135
изменение системы финансов и мир сразу привлекли в гавани старых сельскохозяйственных стран суда, груз которых равнялся всей их жатве. Огромные провинции, которые Россия недавно цивилизовала на берегу Черного моря, Египет, который пережил смену правительства, Берберия, которой был воспрещен морской грабеж, вдруг опорожнили амбары Одессы, Александрии и Туниса, отправив их запасы в итальянские гавани; эти страны вызвали такой избыток хлеба, что деятельность фермеров вдоль всех морских берегов стала убыточной. Остальная Европа не гарантирована от подобного переворота, вызванного необыкновенным расширением площади новых земель, которые на берегах Миссисипи сразу были отведены под культурные растения и вывозят все свои продукты. Даже влияние Новой Гвинеи может в один прекрасный день оказаться гибельным для английской промышленности, если не по отношению к средствам потребления, перевозка которых слишком дорога, то по отношению к шерсти и другим сельскохозяйственным продуктам, перевозка которых менее затруднительна». Какой же совет дал Мак Куллох в связи с этим аграрным кризисом в Южной Европе? Половина новых сельских хозяев должна стать фабрикантами! На это Сисмонди отвечает: «всерьез такой совет можно дать только крымским татарам и египетским феллахам», и далее он прибавляет: «Еще не наступил момент, чтобы устраивать новые фабрики в заокеанских странах или в Новой Голландии». Мы видим, что Сисмонди совершенно ясно сознавал, что индустриализация заокеанских стран является лишь вопросом времени. Но Сисмонди прекрасно сознавал и то, что и расширение мирового рынка должно принести с собой не разрешение затруднения, а лишь воспроизводство этого затруднения в расширенном масштабе – еще более грандиозные кризисы. Он наперед указал на еще большее обострение конкуренции и анархию производства как на оборотную сторону конкуренции капитализма ищущего для себя выхода в экспансии. Он затрагивает даже основную причину кризисов, когда он в одном месте отчетливо формулирует тенденцию капиталистического производства выходить за всякие пределы рынка: «часто возвещали о том, – говорит он в конце своей реплики против Мак Куллоха, – что равновесие опять восстановится и работа опять начнется, но стоило лишь появиться спросу, как в результате этого всякий раз развивалось движение, которое выходило далеко за действительные потребности торговли, и за этим новым оживлением следовало еще более мучительное сужение рынка».
На такого рода глубокое проникновение анализа Сисмонди в действительные противоречия движения капитала вульгаризатор с лондонской кафедры с его болтовней о гармонии и с его кадрилью между тысячей фермеров, украшенных лентами, и тысячей фабрикантов, утопающих в вине, ничего не мог возразить.